В Россию (окончание)

В веселой компании с Михаилом Трегером мы приступили к творческим мастерским. Что было интересно – периодическое несовпадение наших взглядов. Нет, по самым слабым участникам мы были едины во мнениях. А вот в спорных случаях иногда Трегер хвалил те строчки, за которые я хотел ругать. И наоборот. Сказать, что в наших спорах рождалась истина, я не могу, но и аборт не делался...


Что меня радовало – это то, что было непрерывно весело. То из-за стола доносилось завывание Трегера: «Я жюрил при Александре Втором Освободителе, я жюрил при Александре Третьем Миротворце.... А как я жюрил при НЭПе!» То Марго Шилова, на вопрос мужа о причине кашля, сказала: «Трахеит», услышав в ответ задумчивое: «Нет. Это недотрахеит...» То я в ответ на жалобы на боль в спине получал чисто котоматроскинский ответ: «Ты спишь неправильно. Надо спать колбасой вниз...»

Комары меня уже не трогали, их отпугивал спрей, привезенный из Израиля. А вот оводы... Они садились на бреющем полете, выдирали кусок меня и улетали. По телу струилась кровь... Особенно им нравился этот ритуал, когда я находился в туалете, построенном по принципу театра теней. Белый полупрозрачный пластик огораживал место раздумья, и когда солнце вставало или садилось, на стенах сортира разыгрывались интереснейшие сценки. И там же свою корриду вели оводы...

Я жил в двухкомнатной палатке. В соседней комнате ночами храпел великий фотограф Лёша Гольянов. В его храпе слышались раздолье русской тройки, грохот лавины и приход грузового поезда на станцию Москва-Товарная. Мои свист и ругань не отвлекали Лёшу от этого серьезного занятия. Чуть дальше, из соседней палатки пытались попасть в интервал его стенаниям Миша Трегер и Слава Ковалёв. И надо сказать, аккорд звучал мощно и непрерывно. Спать было очень трудно. Почти невозможно. Я с грустью вспоминал о домике Саши Доброва и проповедях Старцева. «Вот оно, наказание за неверие» - печально думал я.

Мыться на «Мире бардов» тоже было негде за исключением поросшей ряской и затянутой тиной какой-то лужи, где два оптимиста-рыбака гуляли с бредешком. Я спросил, кого они ловят. Те мрачно буркнули: «Русалок!» «Что, на уху?» - заинтересовался я. Рыбаки сказали, что я дилетант и что русалок не варят, а жарят. И заржали.

Ночью был отмечен день рождения Трех Медведей (Трегера, Богуславского и меня), тосты шли потоком, Слава Ковалев в качестве тамады был неподражаем, хотя сам и не пил ни грамма. Ну, и соответственно, песни и стихи шли в качестве приправы. Пусть не аджики, но уж точно ткемали.

Ежегодная радость - видеть веселые и мужественные морды моих самарско-сызранских друзей, следить за падением на стол головы убитого коньяком Игоря Громова, ржать над анекдотом вместе с Лёшей Поповым и Володей Петровым, поднимать стопарь с Володей Тарасовым и Лёшей Аракчеевым. А Наташка-Мышка, починившая мои рассыпавшиеся очки с помощью кухонного ножа? А Катюша Романова? А Эля? А шумное потомство Сережи Приползина, заставляющее вспомнить о царе Ироде и его подвигах...

Но настал самый грустный час, все стали разъезжаться – кто домой, кто на Мастрюковскую поляну в преддверье фестиваля «Платформа», кто в другой конец Федоровских лугов на Грушинский фестиваль. А меня увезли в аэропорт, и я улетел снова в Москву.

В Москве я, только зайдя в квартиру своего друга Саши Каллистова, сразу запрыгнул под душ, теряя по дороге остатки грязной одежды. Господи, какой это кайф – душ после четырех дней фестиваля! И пара бутылочек холодного пива под пельмешки...

В Москве я попал на несколько незапланированных мероприятий. Во-первых, это пресс-конференция Жени Ройзмана. Объявив войну насквозь прокоррумпированным ментам, приехавшим в Екатеринбург из Москвы на поток и разграбление города, Женя ждал неприятностей. Пришли они после смерти девушки, сидевшей на страшном наркотике - «крокодиле», который вышибает сразу и навсегда иммунную систему и вызывает мгновенное привыкание. Ройзману не советовали брать ее в реабилитационный центр, но Женя сказал: «Как же я откажу? А вдруг хоть немного да продлим ей жизнь...» Чуда не случилось, она умерла и после этого начался шабаш Мордора. Большей радости ментам, чем эта смерть, и представить невозможно. Как же, в центре у Ройзмана от пыток умер человек!! Фас!!! Начался разгром реабилитационных центров группами ОМОНа в масках. Реабилитируемые разгонялись, из некоторых угрозами и посулами выбивались показания против Фонда «Город без наркотиков». Женя решил вынести эту историю в прессу и вылетел в Москву на встречу с журналистами, куда я и проник, прикинувшись журналистом из Израиля. Я не буду описывать саму встречу, её стенограмма и видеосъемка есть в интернете. Скажу уже в сотый раз – Женя молодец. Мужчина. А это такая редкость в наше время...

Посетил я и своих друзей в СП России. Как и в предыдущие разы, всё закончилось грандиозной пьянкой в кабинете Володи Бондаренко. Мой издатель Николай Дорошенко долго пел мне дифирамбы, радуясь каждому новому стихотворению. Я было растаял, но Коля, приняв очередной стопарик, мрачно заявил, что книги одного поэта (не помню фамилию) у него берут в книжные магазины нарасхват. После чего так же мрачно добавил, что мои книги у него никто и никогда брать не соглашался. Таким образом, дезавуировав предыдущие похвалы, он удалился где-то продолжать...



От здания Союза писателей меня забрали святые люди – Наташа Дудкина с мужем Лёней. Мы поехали в какое-то кафе, что-то там ели и пили, о чем-то говорили, но это уже было за пределами возможностей моего организма и я почти ничего не помню. Почему святые? Потому что приехать для встречи со мной из подмосковного Королёва, ублажить меня в кафе, да потом отвезти к чёрту на рога в Коньково – это явные признаки святости и подвижничества. Впрочем, в наличии этих качеств у них я никогда и не сомневался. А вот так мое отношение к Наташе выразилось в эпиграмме:

Она прекрасна и мила,
В ней выше лба ума,
Ведь дура б выйти не смогла
За Финкельбаума!

Кстати, само собой разумеется, что в Союзе писателей меня запрягли для починки двух особо важных компьютеров, что я и исполнил точно и элегантно. Эксплуататоры Земли Русской...

Еще несколько встреч не состоялись из-за отсутствия фигурантов. Кто был в загранке, как Максим Амелин, кто на даче, как Андрей Галамага, а кто болел, как Тимур Шаов. Что поделать, я и так был перегружен впечатлениями, встречами и коньяком.

Да, в первый мой приезд в белокаменную я, естественно, посетил Веронику Долину. Это неизменный факт каждого моего приезда в Москву. Мы долго беседовали, я гладил неимоверно мохнатую собаку, размышлял на разные темы, умничал и распускал перья. Хотя при Веронике всё это не канает, очень уж давно мы знакомы...

И, конечно же, я сгонял в Челюскинскую к Андрюше Крылову. Уехал, отягощенный грузом прекрасных книг, медалью с бандитско-бородатой мордой Карла Маркса и стопариком с надписью «Барзовка».

И был вечер, и было утро, и был аэропорт «Внуково», а затем аэропорт Бен-Гурион. На мое еврейское счастье, на три дня было остановлено движение электропоездов по всей стране, и мне пришлось выбираться домой на перекладных – маршрутках и такси. Вот, я дома.
DIXI !